(Накрыло нарисовать иллюстрации. На третьем рисунке понял, что художник из меня еще хуже, чем писатель. Отпустило. ^-^)
Тьма растекается внутри
Быстрее скорости света,
Но ты на небо посмотри -
Душа твоя вся в блеск одета
Тех звёзд, что светятся вдали.
Она поёт их голосами.
Ты это чувство сохрани,
И тьма беспомощною станет.
Помню, как впервые открыл глаза… В пустой спасательной капсуле посреди бескрайней бездны космоса. В полной темноте, ставшей для меня первым одеялком, ласково укутавшим моё новорождённое тело. Бесчисленные искры звёзд россыпью перемигивающихся голосов пели мне первую колыбельную. Только мне. Целая симфония света ради одного человеческого младенца. Тьма, пустота и звёзды – вот кто встретил меня в этом мире. Мои первые друзья, родственники, любимые… И обрывки воспоминаний… Откуда? Из прошлой жизни? Я не знаю, сейчас они уже давно забылись.
Закрывая некоторых из моих новых блистающих знакомых мимо прозрачного купола капсулы проплывало тело моей матери. Сейчас я это понимаю. Но тогда это был просто очередной привет от мира новому мне. Просто тёмное пятно, загораживающее то одни искорки, то другие. Такой она мне и запомнилась. Я никогда так и не узнал всех подробностей того момента, затерявшегося в бесконечном потоке времени и того, что к нему привело. Полагаю, она, разродившись мной, аккуратно разобралась с пуповиной, и выползла в пустоту через шлюз. Чтобы мне досталось больше кислорода, и, соответственно, времени. Перед этим, безусловно героическим поступком, она завернула моё тельце в биополимерную плёнку, терморегулирующую, наполненную питательными веществами, и впитывающую отходы. Вырубила все системы капсулы, кроме жизнеобеспечения и вышла наружу. Эх. Потрясная умная женщина была моя мать. Жаль, что мы так и не познакомились. Но, так вышло, что всё это самым непосредственным образом позволило мне выжить. Правда, тогда мне было абсолютно всё равно. Меня заинтересовала одна интересная звёздочка, сверкающая то красным, то зелёным огоньком. Я протянул ручонку и потрогал ее…
Я уже говорил, что женщина, бывшая моей матерью отключила почти все системы? Так вот, при всей своей предусмотрительности и отваге, она, видимо, всё же была простым человеком, к тому же женщиной, и заботясь о сохранении моей жизни, уходя, погасила не только свет, но и системы связи, в которые входил также аварийный маяк. Компьютер капсулы, бедняга, его проектировали люди гораздо более сообразительные, чем моя мать, он-то знал, что без маяка всё бессмысленно. Он пытался пищать, но динамики были обесточены, пытался выводить сообщения на потухшие экраны, пробовал сам запустить систему связи, но все пути были перекрыты, всё было обесточено. Он мог лишь безропотно помигивать сенсором активации маяка. Ему была безразлична жизнь существа внутри себя, но инструкции и программы обязывали испробовать все возможные варианты, дабы несуществующий экипаж вспомнил о том, что нужно всё-таки позвать на помощь. Красная звёздочка, зелёная, красная… Я потрогал ее отростком своей новой конечности, позже я узнал, что это был палец, да. Потрогал, и, сам того не зная, выдал себе экзистенциальный билет, обусловил свое бытие, дав никчемной глупой смерти разрешение полетать где-то в другом месте. Пускай, еще встретимся, поди. Совсем не печалюсь из-за этого несостоявшегося знакомства. Резервы капсулы, в расчете на младенца, предоставляли почти неограниченные возможности. Я мог прожить в ней хоть год, хоть больше – системы синтеза и регенерации кислорода и воды, а также запасы пищи, могли дарить маленькому тельцу свои блага очень долго. Но плёнка имела гораздо меньше, а пользоваться всеми штуками на борту на предмет поесть или попить, либо утилизировать отходы жизнедеятельности, я не мог, как вы понимаете. Конечно же, я был умным и сообразительным младенцем, но, увы, не мог тогда раскрыть этот свой потенциал. И было у меня около недели, хотя мог бы протянуть и еще несколько дней, барахтаясь голодным и мучимым жаждой в собственном дерьме. К счастью, не пришлось.
И так, вместе со своими первыми и лучшими друзьями я провёл в этой неорганической утробе еще семь дней. Один в пустоте, в объятиях тьмы, жадно слушающий глазами истории миллиардов, рассыпанных в космосе звёзд. Каждая хотела рассказать свою историю, спеть свою мелодию, они перемигивались, перебивали друг друга… Каждая пыталась чему-то научить меня, поддержать, показать свою любовь. И в этой какофонии света, я уловил и сложил в своём младенческом мозгу некую симфонию. Симфонию Вселенной. Она стала моей колыбельной. До сих пор играет у меня внутри, особенно, когда я пялюсь на ночное небо. На своих друзей. С некоторыми я познакомился особенно близко, но жаль, что не со всеми, слишком уж много оказалось у меня этих новых приятелей. И сейчас, каждый раз, когда встречаемся взглядами, мы подмигиваем друг другу. Они просто радуются мне, а я еще и не перестаю благодарить их за первые дни моей жизни, за первые уроки и впечатления. И тьму с пустотой, с этими-то я постоянно встречаюсь. А тогда, в невесомости глубокого космоса, хоть бездна и была за обшивкой моего пристанища, но не касалась меня напрямую. Зато внутри можно было много чего пощупать. Чем я и занимался. Скучно не было. Но не совсем понимаю, как младенческий разум не прекратил своё существование тогда. Как мне удалось не стать никчемным безумцем… Не знаю. Вселенная помогла, симфония звёзд, непонимание происходящего, не знаю. Но какая-то сумасшедшинка, какая-то неправильность в сравнении с другими людьми во мне есть. И любовь к одиночеству. Врождённое ли это, или приобретённое тогда – хотелось бы мне узнать. Мда. А дальше…
Через семь дней я услышал первые звуки, произведённые не мной. Шорохи и стуки со стороны небольшого шлюза в задней части капсулы. Через какое-то время его перепонка разошлась, зажегся невероятно яркий для меня свет, лившийся отовсюду, и в мою суррогатную утробу через искусственное лоно протиснулся живой, но фальшивый акушер, и по совместительству мой будущий отец. Настоящий. С выпученными глазищами и скребущей пол челюстью. И тогда я впервые заплакал. Не помню уже, от страха ли, либо от чего еще. Но орал я истошно и с полной самоотдачей. Дальше началась какая-то суета, сюсюканья и неуклюжие растерянные успокаивания, меня как-то запихнули в скафандр и вскоре свершалось мое второе, но отнюдь не последнее, как показала жизнь впоследствии, рождение. Прямо в бездну. Познакомились поближе. Было необычно, интересно и приятно. Моя подружка Пустота была очень податливой и безропотной. На этом память моя даёт трещину. И все остальные мои знания о раннем детстве подчерпнуты из рассказов очевидцев, хотя некоторые вспышки иногда возникают, но они как-то не особо информативны. И судя по словам тех самых очевидцев, после Пустоты меня встретила, поглотила целиком и без остатка, после чего долго-долго не отпускала, старушка Судьба.
«Судьба» была космическим кораблём. Огромным федеративным исследовательским комплексом, предназначенным для многолетних вылазок в дальние неизведанные уголки космоса. В одном из таких уголков мы и находились в тот день. Никто так никогда и не узнал до сих пор, как я там оказался, что вообще произошло и почему это случилось в абсолютно неисследованном секторе за тысячи световых лет от ближайшего аванпоста Федерации. Мой друг и спаситель, аварийный маяк, вряд ли чем-то смог бы мне помочь, но если бы не он, то мне бы точно конец. Каким-то непостижимым образом курс исследовательской миссии проходил через эту область пространства и когда был обнаружен сигнал бедствия, все на борту не на шутку переполошились. Судьбе пришлось долго сбавлять ход после выхода из варп-режима, чтобы обнаружить в пустоте меня. Она была небольшим, но полностью автономным городом со всей инфраструктурой, готовым к долгим путешествиям вдали от самых захолустных колоний и станций, да к тому же и обороноспособным. И стала моим домом, моей колыбелью, могу бесконечно о ней рассказывать, но так всего и не смогу поведать. Потрясающее сооружение. Жаль, что я так ни разу ее не увидел снаружи. Ни тогда, ни после. Непосредственно не увидел. Я видел чертежи, схемы и голограммы, видел все ее внутренности, но она так и не предстала перед моим взором. Дело в том, что вся ее внешняя поверхность была зеркальной и очень уж высокого качества. Понты? Маскировка? Блажь конструкторов? Защита от излучения? Никто в экипаже толком этого не знал, у каждого была своя версия на этот счет и на борту ходило множество легенд о загадочной обшивке корабля. Да и не только о ней. А так как Судьба была единственной в своем роде внеклассовым несерийным кораблём, разработанным и построенным в полной секретности на передовых верфях Федерации, доподлинно никому не было известна истина. Пожалуй, кроме высших офицеров и капитана, но те не спешили делиться своими знаниями с остальными. Я же, когда впервые самостоятельно выходил в открытый космос, надев свой первый старенький скафандр, подаренный на день рождения, в возрасте одиннадцати лет, увидев вместо Судьбы отражения себя и звезд за моей спиной, родил собственную версию. Но до этого дня было еще далеко в тот момент, когда я впервые оказался внутри нее.
Это было нелёгкое время для людей на борту. Они восемь лет уже находились на передовой исследования неизведанного пространства этого сектора галактики. Они не садились на обжитые планеты, не ступали на борт ни одной станции. Они открывали новые миры, некоторые даже спускались на открытые планеты и астероиды. Они наблюдали и изучали новые явления Вселенной, видели множество необычного и нового… Но такой долгий автономный полёт, пусть и безумно увлекательный по сути, большую часть времени сопровождался однообразной, доводящей до безумия, рутиной. Особенно среди рабочего персонала. И тут еще непредвиденный выход из прыжка, отставание от планов и графиков, колоссальные незапланированные энергозатраты и так далее снежным комом. А всё из-за какого-то младенца. Обычного человеческого ребёнка. Как казалось. Я же особенный, правда? Но многие на корабле так не думали. И когда причина, по которой всё пошло кувырком, стала всем известна, радости это большинству не прибавило. Ну, что ж, это их дело. Немало было людей поражённых и обрадованных такой находкой. И я тоже рад, что меня подобрали, как ни крути. И даже несмотря на то, что после того как Алекс, так звали первого живого человека на моём жизненном пути, доставил найденного ребёнка на борт звездолёта, меня подвергли просто адовой куче исследований. Я буквально жил в лабораториях первые пару месяцев. Как показали тесты, я был человеком, но со странной ДНК. Отчасти древней – со многими генами, уже безвозвратно мутировавшими у нынешних поколений. Головастые ребята сошлись на том, что родом я наполовину из конца XX века еще не освоившей космические просторы Земли. Другая же половина – совсем неизвестная науке Федерации ветвь развития человечества, таких мутаций еще никто никогда не встречал. Также во мне нашлись какие-то микроорганизмы, доселе неизвестные. Да и к тому же, поднятая вместе со мной спасательная капсула, хоть и была сделана людскими руками, на этом исследователи сходились во взглядах, ее технологии не претендовали на фантастичность, но модель эта была абсолютно неизвестна, во многом не понятна, и даже частично инновационна. Таких не производили нигде, маркировки не соответствовали ни одному каталогу, а некоторые технологии, в частности компьютерные, были реализованы невиданным, иной раз поразительным образом. Плёнка, в которую я был завернут и которой было еще достаточно на борту – вообще не поддалась исследованиям. В общем, сплошные загадки. Эти мучители собирали целые консилиумы у моей колыбели и умных слов вперемешку с руганью я наслушался изрядно. Но постепенно вся эта катавасия сошла на нет. Все что смогли изучить, изучили. Загадки так и остались загадками, огонёк новизны поутих, а практической пользы от копания дальше во мне и в капсуле никто и не видел, да и надоело им – ведь даже оттолкнуться было не от чего. В итоге меня сбагрили тому, кто меня подобрал и притащил на корабль. Тот и сам просил об этом и постоянно навещал меня в ожидании времени, когда большим дядям надоест их новая маленькая игрушка. Приносил игрушки, которые мастерил сам, болтал со мной, даже песенки пел, говорит. Добряк он, классный мужик.
Алекс был одним из представителей технической службы Судьбы. Простым работягой. Руководил бригадой рабочих, ремонтников, мастеров на все руки с допуском работы в космосе. В то же время был самым опытным и умелым пустотником на корабле, по мнению многих. Именно поэтому его бригаду и отправили к найденной капсуле после того, как она была полностью просканирована зондами службы безопасности и научно-исследовательского корпуса. Сразу после того, как меня забрали, он оббил все пороги с просьбами о передаче меня ему на усыновление после всех необходимых научных исследований. Он даже умудрился в первый же день заставить их во всех документах и отчетах писать моё имя. Которое он считал очень важным мне присвоить. Мойя – так меня зовут. Это слово было нацарапано на обшивке моей капсулы. Добротно так нацарапано, видно, что кто-то очень старался пометить этим словом спасательный челнок. Зачем? Без понятия. Что означает? Да не знаю я! К тому же было оно изображено символами древней латиницы: MOYA. Сплошные загадки. Да я уже привык. Когда все документы были готовы, и я был передан на попечительство своему новому отцу, тот сразу же переехал в каюту. Старик божится, что не жажда улучшения жилищных условий стала причиной его рвения в вопросах моего усыновления. Верю, было, но новая квартирка была весьма кстати. Она и стала моим пристанищем на ближайшие 17 лет.
Дальше что только не происходило. Я рос. По сути, моими родителями, мамами и папами, стали все рабочие одиннадцатого уровня, где я большей частью обитал, трудился и учился. С первых своих шагов я постоянно вертелся то в ангарах, то на технических уровнях. К тому моменту, когда я сошел с корабля в последний раз, я знал все его закоулки лучше кого бы то ни было. Хоть команда моего отца относилась ко мне как к собственному ребёнку, не все были настроены дружелюбно. Немало было за жизнь на Судьбе ситуаций неприятных и даже опасных для жизни, особенно в первые годы. Но ничего, выжил, нормально, всякое бывает. Свои же меня обучали всему подряд, воспитывали, подкармливали. Еще в нашей каюте, как собственно и по всему судну, был выход в общекорабельную сеть, содержащую в себе прорву невероятно любопытной информации. В свободное время я не отлипал от виртуальных книжек. Лет в восемь отец привел меня в ангар, где хранилась подобранная вместе со мной капсула. Хоть начиналось всё не очень гладко, но этот ангар стал моим вторым домом на пару лет. В начале нас с отцом отчитали, обнаружив там, так как это была вроде как секретная штука. Но тот, недолго думая, инициировал собрание административного трибунала Судьбы, на котором доходчиво объяснил ребятам, что несмотря на отсутствие подобного рода прецедентов, дух законов Федерации обязывает командование корабля передать капсулу в мою собственность. При том, что все возможные исследования уже были проведены. Так и поступили. И я буквально поселился в том ангаре.
В первую очередь выяснилась вот какая штука. Я понимал язык, на котором были сделаны надписи в капсуле и в интерфейсе е компьютера. Это было странно, так как знаки были определённо мне не знакомы. А другого языка кроме как стандартный галактический я не знал. Все материалы в сети были на нём, весь экипаж говорил на нём. Я говорил на нём! Сразу, как понял, что происходит что-то неладное, я побежал сообщать Алексу. Тот даже не удивился. Сказал, что давно приметил эту мою способность. У нас в команде был иерихонец, специалист по имплантам и наноэлектронике Карраш. Славный мужик, еще в детстве ставший федератом. Так я, как оказалось, частенько не замечал, его переходы со стандарта на иерихонский. А отец приметил. Он посоветовал мне не распространятся об этом, упомянув о перспективе снова стать подопытной биомассой, и распорядиться этим талантом на моё усмотрение. Так я и поступил. Как выяснилось впоследствии, я понимал все языки, буквально все, хотя говорить мог только на стандарте. В следующие пару лет я вдоль и поперёк изучил свой неведомый инкубатор. Разобрался чуть ли не до молекулы в его устройстве. Но никакого понимания своего происхождения мне это не принесло. Бортовой журнал был стёрт до момента моего рождения. А то, что было после я уже рассказывал. Узнал лишь имена своих настоящих родителей. Из записки, оставленной мне матерью среди файлов компьютера, перед ее выходом в пустоту. В ней мать объяснила свой поступок и попрощалась со мной, пожелав лучшей жизни. Имена здесь называть я не буду, не хочу обнародовать. Тем более никому ничего они не скажут – не думаю, что кто-то их знал. Пришли ли они из другого времени, другого измерения, либо просто из другого конца галактики, но явно были не местными. А еще я узнал, что мой настоящий отец был пилотом. И это стало следующей отсечкой в моей жизни. Я страстно возжелал сесть в кресло пилота звездолёта.
Отец воспринял новость благосклонно, но предостерёг о том, что здесь это будет очень нелегко мне осуществить. На тот момент мне было десять лет, и я был полон решимости. Так что, после тысяч трудностей на пути космического волка, меня приняли в крыло пространственной разведки на обучение. Крыло состояло из двенадцати модифицированных перехватчиков Spectre Falcon. Модификация заключалась в том, что микроварп-двигатели, установленные на них, были усовершенствованными, к тому же со снятыми ограничителями. Прыжки были дольше, скорость в них выше, а перезарядка была практически мгновенной. Устанавливалось только три модуля: микропеленгатор фазовый модулятор и усилитель щита. На борту две боковушки, два моста, многофазник, адаптивки, облегченка и пространственный сканер. Через год после начала обучения мне установили все импланты и настроили должным образом. Вооружения же на борту не было. Вся возможная энергия была переведена на микроварп-движок. И первое, что мне вдолбили в голову – варп опасен. Не столкновениями. Дело в том, что, находясь в варп-прыжке, пилот начинает испытывать эйфорию. И чем дольше прыжок, чем они чаще, тем эйфория сильнее, и тем слабее соображалка. Собственно, из-за этого на всех серийных перехватчиках разведки установлены ограничители. До того, как их стали применять, нередки были случаи бесконтрольного ухода пилотов в серию прыжков по неизвестному курсу. Наркотик. О, да, пилотирование – это тот еще наркотик. А варп – самый сильный из них. Ты хочешь еще и еще, снова и снова и в итоге, нет, не сходишь с ума, не помираешь в экстазе, а просто оказываешься с энергией на нуле в неизвестном месте, окруженный тревожными переливами аварийных зуммеров… И вскоре, минут через десять. Умираешь. Много пилотов сгинуло во времена ввода первых варп-двигателей. Очень много. И в основном из Федерации. До сих пор кто-то, да и наткнется на обесточенный разведчик с бравым наркоманом в кабине. Мёртвым. А всё имперцы, первые образцы были их разработок. Видимо, они знали о проблемах, и на волне новизны наэкспортировали кучу движков в Федерацию. Как говорят шпионские архивы, первые ограничители имперских разведчиков были реализованы вмонтированными в кресло пилота электродами. Если компьютер обнаруживал серию из более двух прыжков, пилота ждал нехилый разряд и, по возможности, переключение управления на командный центр. А потом трибунал и пинок под зад. Прямиком в шлюз. На страхе и подчинении, в общем, работали имперские разведчики. Да, как и вся империя, впрочем. Плюс слепое поклонение. Разжиженный шаблонной пропагандой мозг способствует. А двигатели и технологии, попавшие в Федерацию, очень быстро встали на поток, и когда люди поняли, что всё не так гладко, что технология сырая, было уже поздно. Тысячи, может десятки тысяч, мёртвых железяк с мертвыми людьми на борту уже бороздили просторы пространства Федерации. И хрен пойми какого еще пространства. Но местные инженеры доработали движки и системы управления, летать стало приятно, контролируемо и безопасно, но ограниченно. Хотя, в эти секунды, что длится прыжок эйфория всё та же, и необходимы немалые сила воли и цепкость сознания, чтобы контролировать происходящее вокруг корабля и на панелях приборов во время варпа. Правда, обычно пилоты просто хорошенько прицеливаются и полностью уходят внутрь себя покайфовать, хотя бы на пару секунд. А для сведения эффекта нарастания эйфории на нет, необходимо порядка тридцати секунд. Но ограничители действуют сорок пять, на всякий случай. Из-за этих вот свойств варпа даже существует немало дрейфующих в космосе станций, список предлагаемых развлечений которых включает так называемую «варп-карусель». О-о-о-очень популярный аттракцион, скажу я вам, затмевающий любую наркоту и любых самых красивых и искусных женщин галактики, даже известных везде, вплоть до самых глухих систем Иерихона, элитных сексодроидов из MzhelskyLab, не говоря уж об алкоголе и всякой синтетической чепухе. Но чрезвычайно дорогой аттракцион и абсолютно нелегальный. История такая: помимо стандартных микроварпов производятся также движки для автономных исследовательских зондов. Рассчитаны они на перемещение массы корпуса зонда и его начинки. И так вышло, что начинка весит килограмм сто пятьдесят. А движки без каких-либо ограничителей, да еще и с широким спектром настроек. Ушлые ребята из индустрии развлечений накупили себе космических партий таких штук, пока власти и производители не опомнились. Сейчас-то не достать таких – теперь и зонды весят гораздо меньше, и в двигателях реализована масса ухищрений. Но тех, что уплыли в руки изобретательных дельцов не счесть – хватит еще надолго. А там всё просто – берётся стандартная малая спасательная капсула на одного человека, которая весит даже меньше корпуса зонда. Капсула крепится какой-нибудь трубой к вращающемуся как-нибудь штырю в пределах станции, движок настраивается на каскад ультракоротких прыжков с ничтожно малым интервалом, энергия подаётся стабильно со станции … Летай, кайфуй. Но вот беда – если пристрастился, всю жизнь только на это и будешь работать. Не слышал еще о случаях, чтобы какой-то карусельщик «слез с иглы». Абсолютный наркотик. Однажды пробовал на станции ApertureHappy, знаю, о чем говорю. Даже я со своей подготовкой смог продержаться в каком-никаком сознании около минуты, обычно же люди отчаливают где-то на второй-третьей секунде. Пробовал я. Но больше – никогда, теряешь себя абсолютно, не по мне это. Даже слышал о нескольких богачах и еще о паре владельцев подобных заведений – строили себе персональную карусель, оборудовали аппаратами для внутривенного питания и автоматического удаления отходов, садились в нее, запускали. Там и умирали. Один, кажется, несколько лет там провёл, пока организму не надоела вся эта развлекуха. Другой вылез через семь месяцев после старта, когда его контора обанкротилась, и, пришедшие для описи имущества люди, обесточили установку. Он был как огурчик. Варп, он опасный, но не вредный по сути, ничего не ломает кроме психики. Такие вот дела. Зато в Империи сейчас на всех серийных кораблях разведки используются только двигатели с федеративной технологией. Паразиты. Иерихонцы же до сих пор с сомнением смотрят на этот класс кораблей. Побаиваются. Да и не по душе ни одному истинному сыну Бартла, пусть даже и на несколько секунд, превращаться в пускающего слюни счастливого безумца. Трусы и слабаки, которые только и могут кичиться своей суровостью - вот что я могу сказать о большинстве иерихонцев.
Разведчики на Судьбе ограничителями оборудованы не были. Один прыжок мог длиться до десяти секунд на скорости втрое выше стандартной, а перезарядка конденсаторов двигателя занимала около пары секунд, подготовка к прыжку – полсекунды. Поэтому пилотами таких перехватчиков на исследовательские корабли брали лишь людей с психикой табуретки и железной волей. Очень безэмоциональные суровые люди с чувством юмора на нуле и взглядом в одну точку. При этом вменяемых и неглупых брали, еще и обучали долго. Кадровики выли, когда начинался очередной набор в такую команду. Но срывались даже такие, хоть и редко. На нашем корабле таковых случаев не было ни разу. Эти люди и учили меня. Почему направили именно в разведку? Не знаю. Ведь я не подходил под этот типаж пилотов ничем, но старший офицер-коммандер, под чьим руководством были все команды кораблей Судьбы, определил меня именно туда. Хотел позабавиться? Интуиция? Не знаю, но там очень кстати перед моим прошением освободилось место – один из пилотов погиб при исследовании астероидного пояса системы, которую мы исследовали в то время. Я же шел к своей цели. Судьба вела меня. Целый год я наслаждался только теорией и виртуальными тренажёрами. После – иногда отпускали вторым пилотом на миссии. Но впервые за штурвал собственного разведчика я сел в возрасте тринадцати лет. Как мне сказал Джейк, командир нашего крыла – пусть я не самый молодой пилот перехватчика, но, чтобы кто-то до 25 лет допускался к пилотированию разведчика исследовательской миссии, он не слышал никогда. Еще во время моего первого вылета в качестве второго пилота, к разочарованию толпы, собравшейся поглядеть на моё фиаско, и даже делающей ставки; выяснилось, что я переношу варп не хуже своих наставников. И это только с теоретическими знаниями. До этого многие из команды, в том числе и некоторые из нашего крыла, сетовали на бессмысленную трату времени на обучение ребёнка, который в любом случае и при любой подготовке сможет в лучшем случае управлять обычным разведчиком, но уж точно никогда – здешним. Ребята задумались. Да так, что меня чуть снова не отправили на лабораторный стол. Но тогда уже за меня, помимо отца и его техников, горой стояли все мои новые товарищи по крылу и учителя в одном лице, а с этими ребятами шутки были плохи. Тогда мы решили, что мне просто повезло и просто я так устроен. Об этом у меня тоже есть свои теории. Но сейчас не про то. Тогда началась моя карьера пилота. До самого конца этого полёта Судьбы я занимался пилотированием и разведкой в новых мирах вдали от цивилизации. И это было волшебно. В свободное время я гонял в симуляторах программы по другим классам кораблей. Позже меня немного поднатаскали пилота звена боевых кораблей-диверсантов. Я даже ядерную бомбу трогал тогда своими руками, но на свой корабль я бы такое устанавливать не хотел – не к лицу. Также между миссиями я увлёкся полётами на заградителях. Еще на Судьбе было по звену инженерных фрегатов и ударных штурмовиков. На этих я тоже налетался за долгие годы в космосе. Жизнь вроде бы сложилась.
В те годы произошло много интересного, когда-нибудь напишу мемуары и об этом, но всё когда-нибудь кончается. Двадцатипятилетний первый полёт Судьбы подошёл к концу. Своей службой на корабле я заслужил себе гражданство Федерации, неплохой счет в галактическом банке и априорную лояльность единого центра наёмников. И когда в возрасте семнадцати лет я сошел на первую в своей жизни, населённую людьми планету - Айрин, один из густонаселённых миров в сердце федеративных секторов, я был свободен и волен делать всё что захочу. А хотел я стать наёмником. Работа в дальних исследованиях оплачивалась не просто хорошо, а безумно хорошо. Вся команда после миссии уходила на божественную пенсию. Детей и новых кадров на борту не предполагалось, так что все формальности для меня выдумывались на ходу. И я не был обижен. Всё складывалось великолепно. С товарищами мы обменялись всеми возможными контактами и первым делом после нескольких недель отдыха на планете отправились с Алексом на его родину - станцию Элизия. Там я пробыл не долго и отправился на поиски новой Судьбы и приключений. Я их нашёл, немало, но это всё в мемуары опять же. Упомяну лишь, что стал наёмником, денег мне хватило с лихвой на покупку и оборудование достаточного количества кораблей. Большую часть своей карьеры я провёл, базируясь на станции Новый Эдем, потрясающее место. Звёзд с неба не хватал, но и последним отребьем никогда не был. Плавил корыта наёмников, поджаривал пришельцев и киберов, не ввязывался в стычки с пиратами, стараясь всегда ускользнуть. Пока не настал очередной переломный момент в моей жизни на отметке 28 лет – начало службы на линкоре Немезида.
Немезида стала моей второй Судьбой. И остаётся ею по сей день. Здесь я изменился до неузнаваемости, приобрёл настоящих друзей, побывал в самых ярких сражениях. Помню, как невзрачно попал сюда. После очередной битвы за очередной сектор интерком на панели связи моего Сая засверкал входящим сообщением. Некто Арчи, наблюдавший за мной во время боя, захотел видеть меня в рядах своей команды. Тогда он был временным командующим Немезиды. Я всегда был одиночкой, и обычно не получал подобных сообщений, а если и получал, то сразу отвергал. Но тут сердце шепнуло мне: иди. И я согласился. Пусть я и остался одиночкой, но я был им среди друзей, которые всегда могли скрасить это одиночество. Прийти на помощь, или позвать на помощь меня. Пусть я не был членом ни одного из звеньев, пусть жег наёмников в открытом космосе большую часть времени в одиночку, но наши совместные вылеты были бесценны. И интерком всегда пестрил сообщениями. Здесь меня научили убивать смеясь, здесь я стал стыдиться активировать функцию защиты станций, здесь я вместе с товарищами уничтожал фальшивого Осквернителя, здесь я познал всю ложь и лицемерие ЕЦН – и по поводу чужих, и по поводу модификаций характеристик кораблей и ввода в эксплуатацию новых классов, отношения к наёмникам, функционированию гипернета… по поводу всего. Здесь я наконец-то смог стать настоящим космическим волком, таким, каким всегда мечтал. И здесь же встретил любовь. Всё это тоже всё в те же мемуары, событий было множество.
Сейчас я временно на Земле. В имперском гадюшнике, но это место – колыбель человечества. Перед империей у меня тоже немало заслуг было, и я смог выбить разрешение сюда. Для себя и своей любимой. Здесь прекрасно, хоть я и никогда не любил и не люблю образ жизни и мышление имперцев. Не думаю, что я здесь навсегда. Мне кажется – всё еще впереди.
